ПОХОДЫ. Олег Воробьёв. "Ночной поход"

     Если новизна дорог схлынула с весенней водой, можно вернуться в привычный быт, как в старую шубу. Однако проще и мудрей - снова вскочить на подножку движения, в котором время - такой же пассажир. Вперед, в галерею природных фигур и очертаний. Ведь все, что имеет неровную тень под луной, - живет чем-то своим. 

   
    18.30 - хорошее время подмигнуть гусю на лугу и довериться петлистой речушке, какая есть Уса возле станции Станьково. 

    В 21.30  задвинул байдарку в кусты. Отправился в лес, что метров за сто от реки. Я быстро нашел полянку, где было уютно и тихо. И даже щебетали птицы, готовясь подобно мне, скоротать до зорьки под чистым небом. 

     Смеркалось. Развернуть самодельный спальник на туристском коврике -дело простое. Самодельный настолько - что в нем тепло и без палатки. Не худо, конечно и в  ней  заночевать, но нет ее здесь и сейчас. А "на нет - и суда нет".  Ну, раз так - слева положил весла. Под правую руку - топорик, чтобы не терять ориентацию в природе.

    Повезло. Прямо надо мной зависли звезды. Вышли на тропу шорохи леса. Все - мирно благолепно. Девственный сон двинулся ко мне с высоты, накрывая будто бы ажурным куполом, только… сунулись вперед комары и давай меня пытать: где, мол, раки зимуют? Прошел битый час - вернуть упорхнувшее легкое состояние. Однако, все было зря. То воздуху не хватает, то - жала легкокрылых  алчут крови.

   
    Полночь. Я смахнул с лица комариное стадо  и окунул весло в материю залунившейся Усы. Да что с ней случилось?!  Ссаживая байдарку в парную протоку, почувствовал как пробили часы зазеркалья. Туманные одежды вырастают из воды. Тянутся вверх, вплывая в пустоту лунного света.  Луна всевластно царит над лугом. Золотой свет - Хозяин туманных одежд- объял предметы и тишину. Ровно звенит. Повстречайся кто на берегу: "Куда, плывешь?", - отвечу: "В странную неизвестность". Она дрожит клинком. Острие покалывает из позолоченного тумана. Берега обрывистые набрасывают тень. В водных подвалах корчи. Мрак повсюду. Мрак  нем. Напрягаю слух. Оболочка байдарки - мое большое ухо. Не столько гребу - сколько слушаю.   Вдруг - звук под килем к-р-р-р-р. Наехал ?! И что… там ? Долгий смычок тянет по нерву. Я сделал гребок. Лодку отпустило. Скрежет оборвался. А-х-х-х -оживилось что-то за кормой и сомкнулось в глубину. Я вдохнул тумана и нырнул в топь черноты. 

    Поворот. Шальная луна, как охота короля  Стаха, выкатилась на мыс. Между нами выросло мертвое дерево. Близость громадного блюда, что краем касается земли, принудила замереть. Сучья истукана молнией прочертились по диску. Щит бойца, черненый эмблемой.

    Туманные разводы, корчи и темная вода, да желтый свет над лугом уже приучили к своей сюрреальности, и я в ней - не хозяин. Гребу "на цыпочках" юля, будто - погоня, будто - "сейчас обнаружат".

    Новый поворот. Я прилип к обрыву и желтая полоса, как лист шифера в реку с бугра -  разрезала меня надвое. Голова в свете, плечи - под "шифером", в темной материи.   Фрак ее теснит грудь. Бухает сердце. Весло напротив - щупает вкрадчиво. Вот что-то ударило снизу в шкуру байдарки. Колено  подскочило. "Вах-вах",- я замер, как фотография. Вот уж только бы не порваться - не затонуть в черном чреве Усы! Луна меж тем, слезла с кроны истукана и слабо подсветила верхушку корча. 

    Речные винты частой штопкой заходили в ночи. Луна раскрасила меня с бока, зашла в спину и мазнула лицо не греющим светом. К утру быть мне желтому, а туманные косы разрисуют в зебру. 

    В четвертом часу завиднелось. Одиночные деревья цепью. Берега понизились.  Речка раздалась. "Хлюп-хлюп", - бредут лопасти. Тишина намертво  закупорила уши. Байдарка качнулась. Ай-яй! Уснул меж гребками. Верный шанс - "клюнуть" носом в гладь. 

    - Тут-то ты и узнаешь, где раки зимуют - сказал, вспоминая вечеринку комаров на моем лице. 

      Весла чиркнули по дну. Быстринка прокатила перекатом и едва не столкнула с опорой мостка. На пригорке деревня Ляховичи. Отчего не слышно петухов? Туман попутал. Сидят молчаливо на шесту. Мой шест - байдарка, но туго с равновесием: клонит в обе стороны. 

    Туман схватился: выгребай и заползай в нишу. Но вот, из непроглядности стал вылазить  мост. За ним - обрыв с хорошим выходом. Это мой спасательный круг. Я готов сдаться любому пятачку берега, лишь бы - твердь, лишь бы отключиться и - поскорей. Байдарку - наверх, затекшую спину - в спальник: пусть расслабится на буграх, что нарыл трудяга-крот.

    Стало хорошо. Деревенского лая не слыхать. Под туманом в спальнике тепло, да и носы комарам подъел. Я отключился скорей, чем исчезает ток в розетке. 

    Проснулся от шороха вплотную. Змея ? Вжик молнией, выглянул из спальника. Прильнув ко мне, лежит большой лохматый  пес. Признал во мне  бездомном -родню. Пес вильнул хвостом, и я увидел в этом добрый знак. Я повернулся набок, подставив спину четвероногой охране. Пусть сторожит новый друг - меня и байдарку. 

   
    Длинное, как год, дневное плаванье перешло в ночное, уже на Немане. Раскинулся  вширь за деревней Николаевщина и обмелел до крайности. Стал, как стекло: гладкий, да не скользит. По самой середке бреду под луной. Ночью размеры реальности вырастают в разы. Вот и не странно мне, что звуки далеки, а что уж говорить про берега? Зыбко далеки, и все вокруг не близко. Со мной - только вода. Да еще на веревке -  байдарка рыскает. Босые ноги топчут прикрытый водой песок.  А с правого берега гремит дискотека. Турбаза "Высокий берег". Бой ударника путается в ногах. Мне диковато: ночь - мой дом, а тут кто-то лезет в его окно. Два мира. Мой, непричесанный, с дымком в волосах. Свистит по хребтине горьковато-сладкая плеть одиночества. Ветер шершавит ладони, толкает в плечо. И рядом другой мир - шумный, распотевший. И каждому свое в этот час. 

    Берега сдвинулись. Байдарку встретила глубина: "Что везешь, бродяга?". Везу усталость свою. Отоспаться бы, а потом - утрясать ворох речного расстоянья. Только рано об этом.

    Кромешно, и не видно, куда Неман завернул. Потрогал веки: глаза сомкнулись? Да нет же! Смотрят, но не видят. Перестал грести, доверился воде. Байдарка дрогнула. Это течение к берегу прибило. В лицо дохнул обрыв и крутой поворот. Ясно, куда смотреть. Коридор открылся в ночи. Пройти, не споткнуться. 

    Обострилось чутье. Что-то сдвинулось в тайничке инстинкта. Глаза заприметили сгусток черноты. К нему ближе на цыпочках. Руки в напряжении. Весло невесомо. Дерево - рогатиной навстречу - встретило , будто ждало тысячу лет. Объехал тихо. Рогатина осела. Время раскинулось бездной. Нет островков, нет отсчета. 

    За поворотом на обрыве костер. Высветил двоих рыбаков и негромкий разговор. Я проплываю так близко, что мог бы весло подставить искрам. На секунду стал третьим, но меня для них нет. На  щеке тепло огня.  Призраком скольжу мимо. 

    Но не один я на воде. Заслышав плеск весла, утки ныряют. Стоит поравняться - оглушительно взрывают воду и улетают. 

    - Бах-бах-бах, - уносится их очередь  за корму. Живые звуки заставляют вздрагивать, и здесь не до сонливости. Я никогда так часто не пугался, как за эти два часа. Но это - сходная плата за еще одну прожилку впечатлений. Потом лишь коснешься, и она шевельнется золотистыми туманными одеждами. 
   
   Олег Воробьев, 
      Минск 
      
      август 1996 г. 
      дата правки : 13.09.2012, 27.01.2024