ПОХОДЫ. Олег Воробьев. "Холодные радуги над Уралом"

Где ты, Мокрая Сыня?..

    Приполярный Урал ткнулся в берег утра. Поезд дернулся, замер на полустанке Абезь. Саша и Володя спрыгнули на платформу принимать рюкзаки и байдарки. Заполненный поклажей тамбур опустел. Собачонка принюхалась к байдаркам: «Зачем вещи? Мне для счастья хватает четырех лап».

    Пассажир, что вышел с нами, кинулся было за вагоном и застыл. Колеса набрали ход.

    – Беги-и-и! – закричала жена. Муж виновато потоптался. Сумка уехала.

    Мы проверили вещи. У нас порядок.

    Рельсы затихли. Двое суток на колесах вычеркни в расход. Отпуск вроде – величина, а примерить к дороге – куцый, как стружка.

    Тронулись вдоль путей. Тропа пересыпана щебенкой. Мысли шуршат – свобода. В исходной позиции время и расстояние. До поселка Овгорт по ту сторону хребта – 400 километров. Все шестнадцать дней растрясутся, как солома с воза.

    Ветер залпами «трах-та-ра-рах». Комары стелются к траве. Одиночка с лету ударил: «…привыкай!»

    В веренице «идущих» байдарок выделяется синяя болонь под рюкзаком. Месяц июнь Ира встречала с загипсованной ногой, в июле твердо сказала:
– Иду на Урал.

    Местная собачка довела к реке. В награду – скорый супчик из миски Александра. Пусть блеснет добротой. Недолго ей осталось. На Саше – обуза руководства.

    Уса взмылила. Весло против течения – детская игрушка. Но каждый гребок приближает хребет на метр. Возвышенный край прикрыт от чужака. Впереди 140 километров. Веера проток, разноголосые перекаты и сторожа-пороги. А поднимешься – у перевального тура дежурит ветер. Протолкнет в Азию путников и мерзлый туман. Там и начинается помыслом гор река Мокрая Сыня. Дойти и увидеть – такой план. График в руках Александра. Свое кредо он обозначит не раз:

    – Мне неважно, что там на маршруте. Главное – из точки «А» попасть в точку «Б», – и рассмеется от души.

Тучи над Лемвою ходят

    Переезжая мост, воркутинский товарняк загудел. Ветер сбросил с вагонов облако угольных крошек. Привет цивилизации или дурной знак?

    Потекли швы обеих байдарок с новыми полимерными оболочками. Легкие, гладкие – мечта. Посмотрим их в деле.

    Горы открылись, заминая угол неба, и пропали, будто кто сгреб в охапку. Байдарки ползут у берега. За островом слышен гул моторки. Неживая сила легко ломает воду, да не туда воет, куда нам надо.

    Август едва занялся. Температура – градусов десять, и перекур – столько же минут. Ветер-свежак вырвал из тела кусок тепла:

    – К хребту идете, к вежам ноздристого тумана. Привыкайте греть холода.

    Зябко и гулко в долине Усы. Скорей бы в уют притока, где в один взгляд вмещаются камни воды и небо холодных гор.

    Лемва – приток Усы «со скипидаром». Кидает воду навстречу, чтоб служба медом не казалась. На берегу стадо коров. Пастух въехал в реку на коне:

    – Дайте спирту, зубы болят.

    Под вечер мошкара заселила воздух. Дыши комариной тушенкой и мокрецом. Налегай на весло и лелей миг, когда кусачее воинство охолонет и рассыплется по кустам. Жди.

    Уклон возрос, будто жердину приподняли за край. Шершавится перекат, взбрыкивает хариус. Бороться с течением на воде невозможно. Значит – бечевник. Двинулись галечными косами. Передний тянет, задний – управляет. И «Таймень» огибает мели и камни.

    Галечник стреляет под ногами. Похоже на хруст сухарей. Есть у нас запас высушенного хлеба. Это залог, что вода суеты покидает нас. Сущее остается. Дух и строй мыслей выстраивают новую ось. Ее направление – хребет.

    – Заяц! – крикнул Володя.

    – Смотри туда, – сунул мне в руки камеру Виталий, – приближай трансфокатором. Э-э-х… убежал.

    Ира тянет веревку у кромки воды, Игорь – глубже в берег. Смещают свои камешки, и дума у каждого своя. В голове – комод домашних дел, а гляди-ка, его задвигает иная забота: далеко ли до Харуты, притока Лемвы? Только начали путь, а уже торопимся… Но желанное не откроется из-за поворота. Оно – за чертой дня.
 

   
    Байдарку ведем и меняемся местами. День я впереди, день – Виталий. Тянуть нос тяжелей. Накренишься, упрешься, аж галька с шумом из-под ног. Вот пошло-пошло на разбег. Не дай веревке ослабнуть.

    Веревка веревке – рознь. Моя горемычная пружинит и режет ладони. Вдобавок скручивается в бантики. Помню, как покупал моток. Подержал, примерился: весит немного – годится. Мысли у прилавка одни, на Лемве – другие. Веревку надо в полпальца толщиной.

    Скоро обнаружил еще промашку: привязал бечеву далеко от носа. Байдарка упрямо тянет в сторону.

    В руках Александра масштаб десять километров. Что можно увидеть на этой карте? Я все ж-таки заглянул: ближайший, да не близкий, ориентир – поселок Епа.

   
    Надо людям питаться, куда б ни шли: к хребту, океану или вовсе в болото. Дежурный экипаж пошаманил – супчик из концентрата готов. Ох, не та еда… Еще с вокзала в Москве икаются подкисшие котлеты. Сало… – его структура с прослойкой не выходит из головы.

    Бэмц – сигнал готовности супчика – разнесся по воде и захирел в лесу. Только по реке бегут звуки. Ветер развеял пар залитого костра. Саша вздохнул:

    – Ну что, ребятушки, веревки в руки и… понеслись. Мокрая Сыня ждет.

    Лицо его озарилось и погасло в заботе угадать что-то. Это «что-то» – правильно угаданный темп, от которого ноги не подогнутся раньше срока. Игорь Павлович спокоен и лишь молчаливей, когда что не так. А с утра наехало… Подошел к Сашке:

    – Хочешь группу положить на первом переходе?

   
Птица – не рыба, перекур – не отдых. Ожил галечник под мужской подошвой. Володя и Саша идут первыми. Следом Ира с Игорем потянули «Таймень». Оболочка ПВХ скользит без видимых усилий. У нас с Виталием не так. Шкура – заметил сейчас – слабо растянута поперек. Старенький верх я заменил в канун похода. С новой черной декой «Таймень» – красавец. Но если приглядеться – ткань днища глубоко прогибается внутрь. Байдарка идет тяжело, ребристо захватывая воду.

   
    Длинный ряд моторок в светлой полярной ночи. Другой ряд выше – серые избы по обрыву. Темные окна завалены тишиной изнутри. Хозяева спят. Поселок Епа – крайний по эту сторону хребта. Дальше не блеснет с берега стеклянное окошко.

    Затарахтел мотор. Сено везет, прихватывая новые сутки. Моторка поравнялась:

    – Откуда будете?

    – Из Минска.

    – О-о-о! – хозяин в шапке-ушанке широко улыбнулся.

    
    Тринадцать километров Усы проскочили вчера. Светлее там было. Под куполом ветров матовая лампочка горела. Над Лемвой темно. Тучи налетают. Уходят неторопливо, оставляя небо бесхозным на десяток минут. В этом затишке законопачены моросью просветы. Гармошка дождей играет перед хребтом без перерыва.

    Полиэтиленовый тент – один клок неба над головой, откуда не течет. И то – опасайся. Вода забарабанила. Озерцо ринулось на край пленки. Не попал под «слив-автомат», – повезло. Проще простого – подставить шиворот, если повевает костром, если разморило от тепла.

    Отблески играют на очках Виталия. За два дня мало чего сказал. Его видеокамера и фотоаппарат без дела. Погода шепчет упрятать оптику в герметичный бокс.

   
    От горячего супа тепло пошло толчками. Хлеб условно свежий. К волоку закончится. Перейдем на сухари. И для зубов наступит ненастье.

   
    Отвыкая от людей, увидели катамаран. Двое водников спускаются в Абезь с верховья Лемвы.

    – Вряд ли возьмете Мокрую Сыню, – сказали, покачав головой, свердловчане, – нам не удалось.

    Слово с катамарана зацепило. Ускорили шаг.

   
    Завернули в Харуту. Воды здесь меньше, уклон – больше. Я посмотрел на пальцы. Разлохматились от веревки. Ничего... главное – река вдвое уже. Легче поскачем от берега к берегу. Эх, повороты… чет-нечет.

    От Харуты потянуло уютом, будто забрался на полку беспересадочного вагона. Глушь беспробудная сундучная. Окрест недерганое время. Сашка разгладил карту:

    – Итак, Лемва – отрезанный ломоть.

    Это факт. Только канувшие дни не сбросить со счетов. Сапоги-болотники были новыми. Теперь так не скажешь. Галечник «подъел» ребристую подошву. Топор стал щербатым от неверного удара, когда пырскнул искрами камень. Бессчетные шаги, громыхание камешков и встречные грозы. Неужто все вместилось в два дня ?!

Бунтует вода на Харуте

     Вспыхнула двойная радуга. Нижняя дуга яркая. Верхнюю размазала туча. Под арку брызнул цветной дождь. На минуту пробились лучи. Погода сходила с ума, и Виталий щелкнул аппаратом.

    Под радугой стало заметно, как березовые листья с желтизной потихоньку изменяют зеленеющему лету. Предательство не бывает мгновенным.

    По Москве 20 часов. Плюс два часа по-местному. Эту поправку Саша не принимает.

    – Надо пройти еще…

    Вчетвером стоим на песчаной полосе. Ждем. Первый экипаж ищет место. Сырость лезет в кости. Игорь вышагивает взад-вперед. За спиной крутой склон. Топкая ложбина в подножье. Наверху кочки в полроста. Полуулыбка незрелых ягод морошки. Редколесье серых и живых лиственниц. Не оступиться бы на корнях. Под ними глубокая яма.

    – Володя, где стоянка будет?

    – Не волнуйся – в болоте.

     Две палатки уместились на приподнятых пятачках. Почва ходит ходуном. Трава выше пояса и ни одного комара. Стыль выхолостила воздух. Гуляет только дым.

   
    Зачастили острова с подопревшей тишью. Вода беснуется на протоках. Как отличить протоку от притока? Нужен ручей Нянь-Ворга-Вож.

    Галечник Харуты шебаршит под ногами, но она уже в ряду разлюбленных девчонок-рек. Уса-Лемва-Харута: каждой любви – свое время.

      В небе гуляют залпы с гор. Порыв – и шляпа Игоря слетела на середине. Развернулись в погоню. Ира подхватила шляпу. «Таймень» отброшен метров на двести-триста вниз.

    Шум ночной реки. Зажарили первую щуку. Крупная чешуя осела на дно. Луна подсветила перламутровую россыпь.

    Мой сон разменял еще минуту. Гудит река. Шумит ветер над палаткой. Ходит ствол и скрипит о сучок весло. Кажется, так будет долго. Можно лежать и слушать. Вдруг стук топора дежурного.

    Харута за ночь вздулась. Русло на две трети из дождя. Мутный поток ревет в большое горло. Щучьей чешуи не видать.

    Отчалить, врезаясь в поток, не так уж просто. На другом берегу завидный галечник. Сашка рванул по валам на ту сторону, как дьявол. Ну и мы за ним.

    Пошел парад лужаек. Короткий мох прикрыт с реки стенкой елок. Глаза растерянно забегали: сколько ровного места пропадает зря!

    К полудню косы исчезли под водой. «…подводная лодка уходит на дно». Из потопа торчат верхушки лопухов, обозначая галечник. Берег развезло. Кусты мешают тянуть на бечеве. Скользнешь и схватишься за лозину. Падать не хочется, хоть и не беда: дождь в два счета обмоет.

    Лес оборвался выгоревшим участком. Мы увидели группу людей. Костер в нише пня-выворотня борется с моросью. У москвичей открытые лица и подробные карты.

    – …невероятно быстро идете, – поразились они, – всего лишь четыре с половиной дня от Абези. Фантастика!

    Саша просиял и взмолился:

    – Запоминайте все, кто может, карту.

    – По ручью Нянь-Ворга-Вож не пройдете, – сказал москвич в очках, – там крупные плиты.

    К вечеру возникли бурые скалы. Ночевка на острове. С двух сторон порог. Пока я ходил за водой, огонь захватил перекладину. Вся полыхнула. Недобрый это знак…

    – Золотой корень, – показал Володя.

    Два слова – золотой корень – работают не хуже самого корня. Все, что убыстряет движение, – стало главным. Не поднимемся за 9 дней – бесполезно идти дальше. Поворачивай взад.

    Скалы стали выше. Карниз, по которому шли, пропал. Рубленая стена уходит в воду. Надо переправляться. Игорь с Ирой смотали веревку на рогульки. Миг – и отчалили, и почти уже на середине. Быстро работают, но течение – тоже не промах. Отбросило играючи вниз. К этому привыкли. Отдай, не жалея, за переправу 50 метров.

    Приток Колокольня встряхнул перышки. Волей повеяло с высот.

    – Айда, – говорю, – по Колокольне.

    Сашка усмехнулся:

    – Там высокий перевал. Нам с байдарками путь один – Нянь-Ворга-Вож.

    Ручей окутан толками. Сам не увидишь – не поймешь. Одно очевидно: это прямой путь к перевалу.

    Вот уж ближе к истоку – ярче нить накала, даже сквозь дождь. И мы знаем, где ее аккумулятор. Конечно, сам хребет. Полчаса миновало, и новое «электричество». В этот раз – от людей. На берегу стоянка катамаранщиков:

    – Медпомощь нужна? А то у нас полный комплект: хирург, костоправ и анестезиолог, – рассмеялись новгородцы, – в общем… Бог в трех лицах.

    Поглядели на «Таймени», почесали затылки, прослезились:

    – Мы думали, байдарки лет десять, как не тягают через горы.

    С шутливыми врачами расставаться не хочется, но время дергает за веревку. Концы расправились, натянулись. Под взглядами новгородцев спешим.

Прощай, Харута!

    С выступа скалы, где сцепились три елки, открылся хребет. По стене скребся туман. Пронзила мысль: это близко! Пророчество катамаранщиков, что встретились на Лемве, не работает. Недооценили они Сашин порыв в точку «Б».

    – Вошли в пятикилометровку, – разгладил Сашка лист карты, – теперь проще отслеживать.

    Нянь-Ворга-Вож – трудный приток. Галечника нет. Дно вымощено скользким камнем. На месте не устоишь. Мой рецепт – бежать, в движении находя точку опоры.

    – Ручей акробатов, – сказал Виталий. На пятый день он стал разговорчивей. Понял: Урал-батюшку не перемолчишь.
Как ни стараюсь, а сапоги едут. Равновесие – в этом вся суть. От булыжника, что поребристей, оттолкнулся кромкой подошвы и рванул «Таймень» за собой. Частыми шажками вхожу в бег. Брызги пестрят выше колена. Проскочил метров двадцать. Перевел дух. Оглянулся. У Сашки с Игорем тактика другая. Идут солидно и отстают.

    Про дождь не скажешь, что затяжной. Плывет не переставая. Странно будет, если закончится. Тучи справно съезжают с хребта. Русло поднялось глыбами. Москвичи об этом предупреждали.

    – Это не проводка, а борьба с природой, – Игорь поправил шляпу, – пора на волок.

    Саша вылил воду из короткого сапога:

    – Рано еще.

    Кто из них главней – сами запутались. В этот раз решение за Александром. Значит, тянем дальше по ручью. Игорь борется втихаря с поясницей. Расшевелил Ворга-Вож давнюю слабинку. Павлович мысленно убивает подлую точку в спине и молча хмурится.

    Лезем в исток.

Бог в трех лицах

    Мы в той близости от хребта, когда погода не имеет значения. Бог с ней. Жаль одного, особенно Александру: сон и питание съедают время. Будь Саша один – шел бы и шел, пока весь не иссяк. Но вот… прикован к группе. И значит, делаем обед. Раскинули тент. Сало четко нарезается. Огонь с рвением поддерживается. Разделение функций щадит стратегическое время. Давно в привычке дорожить каждой минутой. Ушла на движение – хорошо. Быстрый обед – тоже условное движение. И все ж полтора часа отдай. Погрелись, пощипали глаза дымом. Два метра в сторону – знобит. Не застоишься.

    Матросы снова верхом по оврагу. Капитаны – ручьем.

    Виталий вырос у воды с вестью:

    – Ира оступилась. Идти не может.

    По цепочке я крикнул Игорю, он – Сашке. Тот далековато оторвался. Придется назад. Но суть не в том… Беда вошла без стука.

    Из оврага Игорь неторопливо поднялся наверх. Сколько глаз хватает – разбегается тундра. Хребет на ладони. Будем стоять на обрыве полдня и ночь. Утром станет ясно: идти нам вверх или… поворачивать в Абезь. Я вспомнил полыхнувшую перекладину.

     Три низкорослые березы схвачены веревкой. Поверху тент. Ветер набегает. Купол парусит. В тундре всему хочется летать. Сколько раз взглядом слетали мы к хребту! Громада так близко, что кажется – ты там.

    Ирина сидит на мешке, делает ревизию продуктов и тоже посматривает. Туман изменил окраску с привычной белой на лиловую. Вдруг мимо прокатились лучи. Я оглянулся. Тундра вспыхнула, зарделась. На душе легче.

    Впервые ночуем на открытом месте. Я не в своей тарелке. Тихая тундра – что-то странное. Обязан хрипеть ветер.

    Темный хребет притягивает, будто с севера на юг циркулируют токи. А и в самом деле так. Тундра – беспроводный телеграф. Полнится слухами. Только заснули:

    – Где пострадавшая? – громко снаружи. Это новгородцы. Святая троица: хирург, костоправ и анестезиолог – чудом здесь. Иру из палатки в руки Бога. Тикает томленье. Пальцы хирурга давят и так, и эдак. «Здесь больно?».

    – Что ж…, – пауза-пытка, – завтра сможет ковылять.

    Эйфорию обмыли. Бог в трех лицах ушел обратно к подножию. Силуэты растворились.

Между Европой и Азией

    А ведь нетрудно – стрельнуть в Сашину точку «Б» через перевал. По всем сведениям, он невысокий. И расстояние тоже житейское. Но одной ходкой не обойдемся. Двадцать три километра придется отмерить три раза.

    Во вторую ходку несем рюкзаки. Байдарки лежат за перевалом. До Мокрой Сыни не дошли вчера 6 километров. Сложили штабель в выемке курумника, прикрыли пленкой и – назад в Европу, к своим палаткам. Сегодня перевалим в Азию окончательно.

    Тундра набирает высоту под скрип лямок. Рюкзак придает шагу тяжесть, а мыслями… скинул сапоги и в Сыню вошел. Небо гонит умопомрачительную синеву. Ей не верим.

    Впереди рюкзак Игоря. Волок – его родное. Идти по линии, что прокладывает Павлович, надежно.

     Ира держится в общем темпе, сдержанно улыбаясь:

    – С эластичным бинтом каждый сможет.

    В памяти визит врачей. Бог послал или случай случайного случая? Чтобы там ни было, а восточный склон – наш. Подъем по рекам распалил. Сыня кличет из-за перевала, как Хозяйка Медной горы.

    На шее Виталия Петрова разная оптика. В свой отпуск оставил в городе мысли про атом. Не круглый же год усердно служить Атомтеху. И сейчас он – фанатик подмечать сущее в макромире, щелкать его радуги и баловаться морошкой.

    Замыкает Володя. Два дня назад заметил лапы по следам матросов. В тот день наткнулись на кровавые останки зверя.

    – От медведя не убежишь, – любит повторять, – он же в гору прет под сорок километров.

    Шаги по мху беззвучные. Белые пригорки ягеля. Рыжие пятна низин. Тундру калит мимолетное солнце. Морошка истово зреет. Я сорвал одну, другую... Восковая царица севера поспела к сроку. Десятый день.

    Кусты склона прорезала вездеходка. Шагать по твердому – другое дело. С обочины ударил запах солярки. Гусеничная колея привела к Нянь-Ворга-Вожу. Здесь он входит в горы. Два часа печатаем по вездеходке. Главная вершина не приближается – становится выше.

    Ворга-Вож разбился на ручьи с долинами. Костер не горит в междуречье. Полосы снега повисли с главной вершины. Вчера их не было.

    – Вот где уединение, – кивнул Игорь.

    По ручью выбились на тропу. Ближние склоны невысокие, в окрайках льда.

    На перевале у каменного тура морозно и комары. Под мрамором неба все также суетятся. То ли дело… человек. Отзывается на высоту. Нам бы жить ближе к вершинам. В первую ходку здесь орудовал ветер, перегоняя туман в Азию.

    Разгоряченная голова остыла. Я забрал свою кепку с верхушки тура. Двинулись гуськом вниз. Серо и сыро. А все равно, играют марши. Мокрая Сыня на подходе.

    Забелелась наледь. Отвесная стенка помята и обтесана ручьем. Я стал под нее – выше моего роста.
Долина, куда пришли, – набухшая мочалка.

    – Горы сами по себе сочатся влагой, – сказал Игорь.

     Там, где камень уступает мху, – топко, не пролезть. Нашли место у берега. Поставили двое старых нарт «на попа». Натянули веревку. Прямоугольник тента впервые в Азии. Полукругом бегает, подавая голос, олененок. Ира понесла ему гостинец.

    Вода Мокрой Сыни в самом деле мокрая и до неудобства – прозрачная. Я зачерпнул в котелок, будто не набирал. По тяжести и всплеску лишь ощущаешь.

    В километре от стоянки – две юрты и ряд нарт. За ними провал в горах.

С высоты на понижение

     Итак, восточный склон. Холодно и чисто. Времени, как не было в Европе, так нет его и в Азии. Скупо позволяем себе жить.

    Спозаранку сбегали за байдарками, что лежат в курумнике за шесть километров. Продукты целы. Медведь лапу не наложил.

    Сыня – шепотливая и звонкая поначалу. Дней в обрез. Сашка улыбку прикрутил.

    Матросы пошли по берегу к белым юртам. Проводка на совести капитанов.

    Длинные мели. Вода на два пальца покрывает камень. Игорю с Сашкой все нипочем. С оболочками ПВХ поднажали вперед. «Ах вы, летучие голландцы!» – думаю про себя. Моя прорезиненная калоша не скользит. К тому же слабые места имеет. Дерну байдарку вверх – и передвину. Домкрат и толкатель. В таком режиме не разбежишься. «Таймень» – не бревно. Тянуть его без мысли о нем не годится. Жалко, и время на ремонт потеряешь. «Жизнь, – размышляю, – не такая бесхитростная штука, чтоб у всех оболочка скрипела новизной". Всегда есть слабое звено. И я иду в темпе, что позволяет старенький «Таймень». 

    Первая березка над ручьем. Сужение и глубина. Течение прыгнуло. Сук возьми и упрись в оттопыренный капюшон. Меня дернуло, повело. Борт качнулся. Хлынула вода. Глупо, однако! Я выскочил. Вылил несколько ведер. Холод-лед обложил сапоги. Хоть и сухо в них, а вздрогнул и впрыгнул в «Таймень».

    Возле крайней юрты женщина и дети в ярких пестрых одеждах. В суровом климате и однообразии красок понятна тяга к броскому, огненному. В первый миг странно, что понимаем друг друга. Собаки обнюхали ноги и поглядели на хозяйку.
– В этот сезон мало морошки, – услышал, – пришел голодный медведь. Собаки ему нипочем. Выедал запасы, пока не пришли мужчины.

    Внутри юрты пол из крашеных досок. Дым тянется в дыру конуса. Я пригнулся, чтоб не щипало глаза. На подвешенных шестах невыделанные шкуры. Мы говорим, и пальцы женщины мнут лапку оленя. Такой уклад – руки постоянно в деле.

    – Из гор выйдете – там тучи комаров, – улыбнулась.

    – Лето дождливое, – продолжила, – а позавчера было тепло. Солнце было. Дети купались в ручье.

    «А мои ноги в сапогах не отогрелись», – подумал я. Простой быт, когда руки сшивают кусочки шкуры ниткой, полученной из жилы оленя, впечатлил. Такую энергию и спокойствие может дать лишь дикая красота. Сегодня одиннадцатый день.

Первые повороты

    Заспешил я после встречи у юрт. Вода соберется и рассыплется на спички. Разгрузил байдарку, шваркнул по наждаку – шум пошел. Один я с ручьем, и столько одиночества вливается... И думаю: зачем было нам вверх, если стремглав вниз?

    Вошли в провал, что видели с места ночлега. Голо и строго. Вода до рези прозрачная. Порог и жилка глубины. За ней разбои. Матросы поджидают переправы.

    – Наконец-то, – журит Володя. Не виделись будто сто лет. Это все ручей с его хрустальным шепотом. Нагнал тягу к общению.

    – С каких пор пороги без осмотра? – призвал к порядку Игорь. – Ну-ка, скажите, капитаны, кто здесь чисто прошел? Я не поверю.

    Александр поскреб бороду. Время ему дороже. Точка «Б» – поселок Овгорт, не раньше. Цель нахлобучена, и все остальное будем не замечать.

     Переправили матросов. Теперь Володя прямит путь по левому берегу. В этом поднаторел. Александр приказал не пропадать.

    Мой «Таймень» толкает вода со снежников. Направляют нас молчащие склоны. Белоснежные юрты – две крохотные дольки в незыблемом мире, оставшемся за спиной.

    Я замыкаю тройку капитанов. Держу умеренный темп. Окину желтоватые склоны с подлеском, и внимание под ноги.

    Уклон. Вода покатила в сужение. Добрая быстрая воронка. Мне бы запрыгнуть в байдарку на два-три метра раньше, а теперь рвет ее из рук. Я застыл в потоке и целюсь вскочить. Не поймать бы камень сразу в дых.

    Понесло. Булыганы искусно расставлены. Каждый своей тяжестью определен на место. Два поворота промчался, не заметил – как. Выпрыгнул – не для меня стоите. Повел байдарку до следующего горла. Вижу Игоря впереди.

    В разлом втеснился закат. Это ж такой трудяга. Везде розового мха по щелям разложит. Склоны порозовели. Вода воспрянула, как молодка. Что-то появилось от кокетки.

    Ну и денек! Шуршим, как гравий по жести. Два последних часа байдарку тянуть не надо, – придерживай только. Обопрешься коленями на шпангоут и, подавшись к носу, чтоб корма не проседала, свистишь с течением. Мелькают берега. Проходы в валунах мгновенно намечаешь. Не доглядишь – твоя оплошка. Выскочишь. Поток накатит по ногам бревном – «на».

    Комаров вымело холодами. Осыпались серым песком в ручьи. Я вспомнил перевал. И откуда они там, если здесь, где теплей, – их нет и в помине? 

    Окончательно потерялись души матросов. Разбрелись короткими дорогами по Уралу. Саша пошел в притемках собирать.

    – Ноги посбивали. За байдарками не угнаться, – сказала Ира у костра. – Сыня – не та, что днем против юрт.

    22.00 по Москве. Стемнело, как топор упал. Ночевка на пышном травяном острове. Склоны расступились. В низинке-ямке костер.

    – Посвети-ка фонарем, темно… – в котлах вхолостую варится ночь. Засыпали гречку. Булькает белый ключ в другом котле, но крепче и белей гремит Мокрая Сыня. За день набрала воды, сколько на западном склоне за 2-3 дня. Экипажами теперь быстрей пойдем. Хорошо ли?.. Отдаем высоту, а с ней – то большее, что будоражило, когда брали ее, хмурясь, с запада.

Читать  окончание  >>>>